«Среди 25 знаменитых достопримечательностей Челнов пока нет театра, а он должен быть на первом месте»

Чем уникальны «Мастеровые» – рассказал известный российский театральный критик Павел Руднев. Столичный гость побывал в русском драматическом в Набережных Челнах уже во второй раз и смог сравнить, что изменилось с переездом в новое здание, а также оценить его архитектуру. «Ревизор» вдохновился антуражем и дизайном интерьера и даже задался вопросом, почему театр до сих пор не внесли в список челнинских достопримечательностей. В этот приезд именитый преподаватель Школы-студии МХАТ посетил новинку «Шекспир. Про любовь», премьера которой отгремела весной, и поделился мнением о потенциале труппы. Чем интересны скульптуры людей у здания и маски в зале, к чему нужно стремиться «Мастеровым», и каковы критерии удачного спектакля – в интервью с критиком.

ПРО НОВОЕ ЗДАНИЕ

«ДО СИХ ПОР МНОГИЕ ТЕАТРАЛЬНЫЕ ЗДАНИЯ СТРОЯТСЯ ПО ЗАКОНАМ НЕОКЛАССИЦИЗМА. ЭТО ОЧЕНЬ УСТАВШАЯ ЭСТЕТИКА»

– Павел, расскажите о вашем общем впечатлении от театра, от атмосферы, которая здесь витает?

– Я во второй раз посетил «Мастеровые» в Набережных Челнах и у меня есть возможность сравнивать, так как в первый раз я был в старом здании и видел очень чудесный спектакль, который до сих пор помню – «Кроличья нора». То есть я познакомился с этим театром сразу с шедевра. Это серьезная планка, которую можно предъявить учреждению, находящемуся хотя бы на общефедеральном уровне. Сейчас главная цель визита – здание, его потенциал и возможности. Здесь есть, чем поделиться. Конечно, театральные здания строятся в России, с привлечением федерального или регионального бюджета. Но здесь уникальный случай – я не вижу никаких аналогов. Меня это все, честно говоря, очень поразило и потрясло.

Во-первых, ситуация такова, что Челны – город новый, и, как бывает с такими городами, театры оказываются самым красивым зданием в городе. Очень трудно на что-то бросить взгляд, потому что 19-го века нет, эпохи модерна нет, конструктивизма нет. Поэтому современная архитектура и заход на территорию современного дизайна – это очень серьезный вызов. Я посмотрел в интернете «25 знаменитых достопримечательностей Челнов», там пока нет этого объекта, а он должен быть на первом месте. В российских масштабах такого не увидишь, я вам клянусь, а я объезжаю все регионы.

Важно, что театр распространился за пределы самого себя. Есть понимание, что его функция – формировать городскую среду. Он становится важным «социальным клеем», и от его уровня зависит качество жизни. Эта идея дизайна за пределами сценической площадки, окружение людьми, причем людьми современными, которых здесь не всегда ждут, так как это классическое искусство, куда приходят люди, условно говоря, 40+. Но здесь нет такого ощущения. Здесь есть ощущение того, что здание «осаливает» людей, завлекает в себя уже с первых шагов. Не говоря уже про современные краски и дизайнерские идеи. Еще и вписанность в природные ландшафты – это довольно важная вещь, одна из самых главных идей архитектуры 20-го века.

Еще один момент – многоуровневость, понимание того, что театр – сложнейшая машина. Это видно уже по эклиптике внутреннего пространства, по сценическому фойе. Разрозненность, отсутствие доминанта и центровки (цвета, света). До сих пор, к сожалению, многие театральные здания строятся по законам неоклассицизма. Честно говоря, это очень уставшая эстетика, которая больше не удовлетворяет потребность публики. Часто есть диссонанс между тем, что на сцене и тем, что за пределами. Здесь этого не возникает, так как в таком здании можно делать только современное искусство.

Третий момент – идея масок на двух порталах. Это тоже меня очень потрясло, потому что театр не может существовать, если в нем нет миссии. Он должен обнаружить, для чего он. Вот зачем обществу, государству поощрять театральное искусство? Его функция совсем не в том, чтобы играть спектакли друг за другом конвейером, работать и удовлетворять запросы населения. Функция – пробуждать эмоции. Эти маски с текстом, которые находятся по двум сторонам зеркала сцены, дают понимание миссии в конечном итоге. Цель – искусство, а оно должно формировать эмоции, пробуждать эмпатию. Театр учит нас, как проявлять эмоции по отношению к другим людям. И это то, чем занимаются артисты – формируют эмоцию, учат людей, как им деликатнее относиться к другим людям. Действительно, гнев, ненависть – с одной стороны, любовь, доверие, доброта, симпатия – с другой. На самом деле театр должен это делать, так как он пробуждает эмоциональный фон человека.

ПРО СОВРЕМЕННЫЕ ПОСТАНОВКИ

«МНЕ КАЖЕТСЯ, НИКТО НЕ ЗНАЕТ, КАК ДЕЛАТЬ ТЕАТР ПРАВИЛЬНО, И СЛАВА БОГУ»

– Вы посмотрели постановку «Шекспир. Про любовь», она сделана в современном ключе, молодым режиссером. Сейчас, судя по театрам в регионах, все кинулись делать современные, модерновые, авангардистские постановки. Другими словами – ушли от того нафталина, который был. Как вам постановки, которые преподносят классику в таком ключе? Как вы считаете, они сегодня нужны или все-таки Шекспир должен быть Шекспиром?

– Дело в том, что по отношению к этой пьесе этот вопрос не совсем легитимен, так как у этой пьесы никакой традиции не существует. Если бы мы говорили о «Короле Лир» или «Гамлете», то за ними стоит гигантское количество традиций. Есть ключи к ее восприятию, фильмы, в конце концов, которые дают множеству людей некий идеал просмотра. А за этой пьесой никакого шлейфа не существует, за ней есть только шлейф того, что никто не знает, как это ставить. Эта пьеса – загадка, в ней черт ногу сломит, в ней разобраться невозможно. Нельзя сказать, что Артем Устинов поставил спектакль, в котором можно разобраться. Он не преодолел эту сложность, не захотел с ней работать, но он хотя бы заполнил пространство игровой моделью. Он не решил это через психологический театр, через документальный, через мотив спектакля-сказки, что тоже можно было бы сделать. Режиссер все мотивации заменил театральными.

Фото: русский драматический театр «Мастеровые»

Мы видим на сцене живых людей, персонажей, у которых есть игровые взаимоотношения между собой. Поэтому здесь можно играть, пародировать социальную программу, можно играть в кинообразы, заниматься эквилибристикой и пластикой, бесконечно менять костюмы и играть в цвет, свет, звук, мешать театр с эстрадой. Существует бесчисленное количество методов, которые дают зрителю возможность выбора того средства, которое ему пригодится, но название пьесы дает ей суть – делайте, как вам угодно. Поэтому, я думаю, здесь максимально срабатывает эффект «возьмите с этого спектакля все, что вам нужно, а все, что вам не нужно – выбросите из головы».

Мне кажется, что одна из самых виртуозных мыслей из этого спектакля – понимание того, как это все выглядит в современности. Устами одного из героев в этой пьесе звучит фраза: «весь мир – театр и все люди в нем актеры». Фраза, благодаря которой эта пьеса знаменита, прежде всего. Можно предположить, что сегодня такой ответ нас удовлетворяет, так как у театра с появлением кино была отнята прерогатива самого массового вида искусства. Поэтому эти игры в киномир мне кажутся наиболее удачными.

– Вы видели работы труппы, в том числе и пьесу «Кроличья нора». В правильном ли направлении движутся «Мастеровые», какой потенциал у труппы?

– Если бы я знал, как делать правильный театр, я бы продавал это как ноу-хау и зарабатывал бы много денег. Мне кажется, никто не знает, как делать его правильно, и слава богу. Эта стадия – рабочая. У него есть вершины, а дальше он осваивает новые технологии и пытается работать в этом пространстве в соответствии с ними. Я думаю, что надо стремиться к тому, чтобы художественная воля здесь была подчинена какой-то фигуре, так как театр требует репертуарной политики и осмысленности. Очень часто она зависит от мощи художественного руководителя. Везде есть хорошие артисты, инструменты, которыми можно пользоваться. А дальше, как мне кажется, надо искать формат, так как современный театр – ярмарка стилей, и зрителю должна быть предоставлена линейка, из который он может выбирать спектакли по душе. Не бывает спектаклей для всех сразу. Это иллюзия.

Фото: русский драматический театр «Мастеровые»

ПРО ТЕНДЕНЦИИ

«ЧАЩЕ ВСЕГО ЛУЧШИЕ СПЕКТАКЛИ СВЯЗАНЫ С СОЗДАНИЕМ ЧЕГО-ТО ЭКСКЛЮЗИВНОГО, ЕДИНИЧНОГО И ПРИМЕНИМОГО ТОЛЬКО ЗДЕСЬ»

– Расскажите о современных тенденциях российском театре, есть ли какие-то глобальные проблемы и пути их решения?

– Раз мы находимся на территории малого города и на территории регионального театра, я думаю, что одна из важнейших тенденций – понимание того, что последние 25 лет есть проблема автономности существования театральной провинции, которая почувствовала свою независимость от столиц. Весь 19-й век провинция была их копией. В советское время это было чуть менее проявлено. А сегодня есть такое замечательное, на мой взгляд, свойство, когда у регионов есть возможность продуцировать независимый, здесь рождающийся продукт. Сегодня довольно часто премьера современной российской пьесы происходит в регионах, а не в столицах. И только потом они перетекают в Москву или Санкт-Петербург. Тем более, что региональный театр сегодня чаще всего обращается к драматургу для создания регионального текста. Есть возможность заказывать пьесы и чаще всего лучшие спектакли связаны с созданием чего-то эксклюзивного, единичного и применимого только здесь. Чаще всего это темы, связанные с данной локацией, местными достопримечательностями или проблемой конкретного региона. Традиция складывается таким образом, что есть центробежная тенденция, а вот именно автономность театральных регионов, наоборот, создает стремительные задачи. Фестивальная карта российских театров позволяет какой-то теме, которая болит и волнует здесь, прозвучать на федеральном уровне.

Мы делали проект в Барнауле, связанный с заказом пяти современным драматургам пяти новейших пьес про жизнь Шукшина. Это предложение барнаульского театра всем театрам страны на самом деле. Локальная, местная проблема. Маленькое с точки зрения большой федеральной жизни учреждение продуцирует проект, эхо которого может разнестись по всей стране. Это движение, которое начинается не в Москве и не в Санкт-Петербурге, а на Алтае, мне кажется важным.

Фото: ВК, Павел Руднев

Еще одна важная тенденция – создание сочинительского театра, когда мечтой советского драматурга было поставиться. Современный драматург работает иначе – он работает с режиссером в звене, и пьесы создаются на репетициях с нуля. Администрация не заказывает пьесы, они пишутся внутри , как часть производства. Драматург оказывается резидентом. Это тоже, как мне кажется, лучшая тенденция. Это часть театральной фабрики.

Ну и последняя тенденция. С одной стороны, может быть, есть такое понимание – кризис интерпретационной формы театра. Чаще всего мы видим спектакли, которые можно назвать исследованием, не попыткой в очередной раз интерпретировать классическое произведение, коих было много. Сколько раз воплощали «Три сестры»? Эту пьесу зарепетировали, ее затрактовали бесконечным способом. У молодых возникает достаточно любопытный формат изготовления спектаклей, как спектакль-исследование, когда берется какая-то тема, текст, музейные разработки или научное знание, которое впервые попадает на территорию театра. Это спектакль, который не предъявляет интерпретацию чего-то уже до тебя интерпретированного. Он предлагает нечто новейшее, впервые ратифицированное в театр, и театр делится этой новейшей темой. Это, мне кажется, отрадная и любопытная исследовательская ветвь в современном искусстве. Она дает очень мощное, по-настоящему новое высказывание, так как в какой-то момент кажется, что надо положить мораторий на постановки Горького, Чехова и Островского, потому что бесконечная интерпретация приводит к глухоте зрителя и художника.

Фото: русский драматический театр «Мастеровые»

– Каковы в вашем понимании критерии удачного спектакля?

– Критерии, как ни странно, художественные, если отвечать одним предложением. Чтобы это расшифровать, нужно быть внутри профессиональных задач. Я думаю, что удачный спектакль – это спектакль, который попадает во время. Театр живет здесь и сейчас, он сталкивается с аудиторией, которая приходит в данную секунду в данное место. И весь вопрос в том, чтобы художник уловил настроение зрителя. Он работает с его восприятием таким образом, что зритель получает из уст театра красоту и смыслы, которые помогают ему выживать здесь и сейчас. Я думаю так.

Весь вопрос в том, как уловить гул времени. С одной стороны, можно говорить о способности ложиться под зрителя и ассимилироваться с его вкусами. А можно их, наоборот, воспитывать, предвосхищать какие-то интонации сегодняшнего времени. В одном времени нужна меланхолия, в другом не хватает ощущения счастья или нужно знать правду. В четвертом времени нужно забыть о правде и украшать себя красивой легендой, значит, формировать красивую ложь. Уловить эту интонацию, которая требуется зрителю – это создать удачный спектакль.

Фото: русский драматический театр «Мастеровые»

В любом случае это искусство – это интерпретация, трактовка. Внетрактовочного театра не бывает, даже если мы захотим поставить спектакль так, как написано у драматурга, мы все равно будем интерпретационны по отношению к ней. Это будет взгляд современного человека на то, что написано буковками. Само воплощение букв в плоть это в любом случае интерпретация. Весь вопрос в том, как объяснить, зачем, почему и по каким законам ты это делаешь. Если резюмировать, то удачный спектакль – это там, где замысел совпадает с воплощением.

Chelny-biz.ru